Вышивальщицы

Представьте: семнадцать лет, положила тест на край раковины — две полоски. Сердце в пятки, а в голове каша: что делать-то? Клэр, обычная девчонка, которая ещё в детские крема от прыщей не закончила, вдруг решает оставить малыша. А вокруг — шепотки, косые взгляды, эти вечные «ой, а я же говорила…». Ну её, эту пьесу! Бросает работу в магазине (прощай, скидка на печеньки), срывается из дома как ошпаренная — лишь бы не видеть, как мама прячет красные глаза.И вот она, судьба-насмешница: дождливым вечером натыкается на ту самую мадам Меликян. Ба! Да это ж легенда местного масштаба — вышивает так, что королевы завидуют. Живет в доме, где обои шелестят историями, а иголка в её руках — будто живая. «Поможешь, девочка?» — спрашивает, а у Клэр в голове: «Да я нитку вдеть не умею!». Но остаётся. Почему? Может, запах лаванды от старых тканей напомнил бабушкин сундук. Или потому что мадам не спросила ни о чём — просто дала пяльцы.Дни поплыли, как узоры на шелке. Стежок кривой, потом ещё один, зато свой. А между ними — разговоры о том, о сём. О том, как страшно рожать в восемнадцать. О том, почему вышивка мадам на платье миллионера похожа на карту звёздного неба. Клэр вдруг ловит себя на мысли: от этих тихих «надо закрепить узелок» и «смотри, здесь переход цвета» внутри как-то… тише. Даже когда малыш пинается в такт её дыханию.А мадам-то — оказалось, её зовут Аревик — смеётся сквозь очки: «Ты думала, я только люрексом душу отводлю? Я тебе жизнь вышью, будешь знать!». И ведь правда — кажется, эти нитки сплетают не только цветы на атласе, но и что-то новое в самой Клэр. Вот так и живут: две женщины у окна, где вместо слез теперь блестят ножницы. Кто бы мог подумать, что обычный мулине станет прочнее стальных канатов?